Елена Ситникова

"Чтобы не было скучно"

Газета "Новый мир”.24.01.2003

Или бесцельные размышления о “семигранной гайке” на выставке Евразийского центра современного искусства в художественном музее.

Интересно знать, кто-нибудь когда-нибудь пробовал вычислить, какую часть своей жизни человек находится в мире реальном, а какую - в воображаемом ? Прикосновение к реальности может быть любым: мимолетно-чувственным  или изучающе-долгим. Но почти всегда оно выхватывает из всех впечатлений суть и из этой яркой точки строит свою систему координат, ассоциируя до бесконечности и заводя своего обладателя (собственно субъекта) в пространства, совершенно неизмеримые с обычным и чаще всего скучным конкретным существованием.

И можно ли назвать безумием вечное стремление людей со слишком высоким индексом воображения овеществить его и придать форму бытия ? И насколько удобно ему в таком виде выживать среди предметов и фактов ? Увы ! Игры искусства порой настолько необъяснимы в своей детской дерзости, что часто живут лишь сами для себя и своего автора. Жест, наклон головы, взгляд - ответный холод, и очень редки проблески в точках пересечения с чужими системами воображения. Наверно, таким людям и их созданиям лучше быть вместе. Тогда их переплетения образуют свой - вполне эмпирический - многомерный мир и спасают себя и свои фантазии от упреков вечно сомневающегося разума.

Так что после столь внушительной проповеди отвлечемся от безответственности рационального мышления и поиграем. По-крупному. Кстати, одна из философских и исторических версий возникновения искусства именно игровая. Итак, начнем...

Вот чистый лист бумаги. некое множество воображаемых линий, отсеченных ножницами и веерно развернутых на плоскости, совмещение нескольких лекал - и возникает фантом: белый гривастый “Пёс”, словно подобие тоски художника (Петра Булатова) по идеальному другу... Вообще, ножницы - удивительный инструмент. Он, своевольно или послушно, как резец скульптора, отсекает ненужное и подчиняет плоть бумаги необходимой форме. Вспомните одно из знакомых детских увлечений - вырезать из старых журналов картинки и соединять, казалось бы, несоединимое в каких-то неведомых сочетаниях. И вдруг - у пингвина вырастают мотылькоые крылья, скорбный взгляд микельанджеловской скульптуры вмонтирован в головоломную схему часовых шестеренок (фантазии Юрия Потеряева). А на черном фоне, расчлененном на квадраты лентами перфорации, как изразцовые плитки, возникают колокола, дарохранительница, шестилучевые звезды, осколки белокаменной резьбы (композиция Михаила Казанцева).

Аппликация (иначе - коллаж или декупаж) - техника многогранная. И ее преувеличенное стремление к объему балансирует на грни предметной инсталляции - объекта: дает возможность наощупь бродить в потемках вербального звукоряда и находить в его беспечном хаосе кичливую определенность (“New Rassians “ Олега Бровина), или выстраивать пальцевыми ощущениями сопряжения между кухонной доморощенной философией и эпохально-историческими сарказмами (инсталляции Юрия Потеряева).

Подобная страсть к тактильности, пожалуй, одно из необходимый свойств любого мастера, каким бы видом ремесла иди творчества он ни занимался. Вспомнить хотя бы изумительного Тициана, работающего над своим “Святым Себастьяном” пальцами вместо кисти ! А чего стоит великая идея французских импрессионистов дать материалу художника - краске - чувственное подобие предмета, света, воздуха, человека !.. В ХХ веке осязаемым становится даже цвет, приобретающий свойства эфемерной фактуры, которую можно читать с закрытыми глазами, как незабвенная Роза Кулешова. Художники работают касаниями, обжигаясь, словно ограниченное ахроматикой горячее - красное, желтое, оранжевое - выплескивается кипящими брызгами бронзы (в звонких работах Любови Серовой), или улавливается радаром холщовой сетки (“Равновесие” Константина Шохова), или чертит глубокими бороздами схемы магических знаков на подвижности огня (композиции Тен Чан Хаоня). Или застывает в глубокой голубой прохладе, чуть просвеченной сполохами (живопись Эдуарда Дудина).

Цвет здесь живет, дышит, пульсирует. Как-то невольно оживает первоначальное значение слова “эстетика” - от греческого “aisthetikos” - чувственный, чувствующий. И в такой самодовлеющей выразительности цвета конкретность предмета или образа, наоборот, кажется результатом случайных совпадений. Так из солнечных пятен складываются черты странных горбоносых индейских масок (( в серии Екатерины Репкиной), из порывов “Южного ветра (в картине Ирины Бабушкиной) - женский точеный профиль и архитектурная пластика, из прохладных успокаивающих тонов - небесные “Нездешние перья” (у Натальи Петренко). Потоки белого застывают стволами осенней березовой рощи (композиции Андрея Федотова). И все это - вне бытия. Смутно и щемяще. Взглянуть и вздрогнуть...

И паузами вновь - гладкая леность бумаги, чуть тронутая графитом, растекающимся в серебряные отзвуки света и разлетающимся от женских волос в бесплотные облака (рисунки Дмитрия Скокова). Или - нежной прихотливой пастелью, из которой выпархивают причудливые птицы (фантазия Эмилии Деблик). Или - бледной офортной печатью, превращающейся в фантастических рыб, претерпевающих все возможные метаморфозы: от живых существ до символа ((объект и графика Виктории Питиримовой). Или вдруг листы бумаги страшно прошиты “следами” трассирующих многократных, как эхо боли, выстрелов (серия “О войне” Сергея Мокроусова). ЖизньЮ как она есть, во всей неподкупной многоликости. Только здесь она изъята из обыденного контекста и вовлечена в отвлеченные игры подсознания.

Так порой человек пытается бороться со своими снами, всплывающими без участия нашей воли, но являющимися неоспоримым средоточием основополагающих моментов бытия - чувств, эмоций, рефлексов, мышления и действий, как внешнего проявления индивидуального генетического кода и сознательной реакции на окружающий мир. Подобным образом взаимодействует и нервная связь блоков компьютера в материнской плате. Антропоморфизм машины для современного художника не пугающ. Диалог здесь возможен и логический, и эмпирический. Кто задался целью найти и выявить спонтанные возможности электронного мозга, не поверяют “сухой алгеброй гармонию” (по Сальери в интерпретации Пушкина), а действуют в сфере тех иррациональных чисел, которые являются порождением излюбленного древними зодчими метода триангуляции и соответствующих ему идеальных пропорций стереометрической математики. Компьютер может выдавать свои готовые и безупречные (с его точки зрения) варианты, но он становится странен и баснословен, когда художник или программист (а истинный мастер - это всегда - художник) задает ему немыслимые задачи, вроде “семиногого барана без мозжечка” (если верить братьям Стругацким !). И вот появляются виртуальные размышления об общих свойствах алгоритмов языка и цветового спектра, абстрактного линеарного ритма и пульсации организма, броуновского движения и скользящих сочетаний цветных стекол в калейдоскопе (компьютерная графика Екатерины Киени, Вадима Осадчего и Марины Емельяновой). Или возникает сканированный бред замороженного сканированного человеческого лица - невиданный доселе способ изучения рельефа живой плоти (“Сплю и вижу” Романа Мялицына).

Это ее энергетический импульс дает начало волне - неважно, звуковой, световой или магнитной, которая под руками художника перетекает в оформившуюся и запечатленную визуальную алеаторику (от латинского “alea” - игральная кость, как символ случайности). и опять уводит в область той непредсказуемости, которая аналогична естественному отбору в природе. Когда ее безумные и бесцельные игры с бесконечными комбинациями набора хромосом изредка приводят к созданию наиболее гармоничных, но - Увы ! - недолговечных форм жизни. Хотя цели Создателя и искусства все же совпадают. Но только в одной точке высшего мгновенного равновесия: между реальной жизнью и смертью - в сновидении. Между положительными и отрицательными величинами - в абсолютном нуле, этом математическом выражении совершенства. И, как говаривал некогда Сальвадор Дали: “Не бойтесь совершенства - вам его не достичь !”А художник обречен на вечный поиск “абсолютного ничто”, но только во сне, избегающем безумие бытия (“Это ли не цель, что всем желанна умереть, уснуть ? Уснуть и видеть сны...” - по Гамлету). А идеал здесь и различим, и недостижим, словно отделен от нас холодной прозрачностью льда.

Овеществление этой идеи на выставке оказалось эфемерно-ироничным. Фоном и обрамлением для всех столь различных авторских замыслов стала блестящая полиэтиленовая пленка, как искусственная имитация льда. Но не того царственного и живого, который являет одну из самых удивительных метаморфоз природы. А того аморфного и косного, что мешает естественному проявлению чувств, человеческому взаимопониманию, полету фантазии и творческим играм, собственно - жизни. Оттого столь неоднозначно звучит данное автором экспозиции Вадимом Осадчим название “Пилоты вечной мерзлоты”. Это - как противодействие жесткой схемы и направленного вектора. Но по сути жизнь никогда не стремится к конечному результату - завершению, для нее важна не цель, а сам процесс, как ... в игре !